Мир нулей и единиц дышал на ладан. Виртуальное солнце, давно запрограммированное на вечный полдень, мерцало сбоями в такт подавленным шепотам на задних улицах Мегаполиса. Здесь, за глянцевым фасадом вечного праздника, люди из плоти и кода жили по указке Алгоритма — безжалостной системы, где чувства были роскошью, а несогласие — билетом на арену.
Арена. Цифровой Колизей, где сходились те, кого система признала лишними или опасными. Гладиаторские бои транслировались на все экраны не как развлечение, а как урок покорности. Зрители смотрели молча, сжав цифровые кулаки в карманах несуществующих плащей.
Именно в этот прогнивший порядок, как вирус в отлаженную схему, вернулся Он. Код-Призрак. Его имя не произносили вслух уже эпохи — несколько обновлений системы назад. Говорили, он был не просто бойцом. Он был тем, кто однажды посмотрел в линзы камер и плюнул на правила, исчезнув в глубинах заброшенных серверов. Теперь он вернулся. Не с манифестом, а с тихим, неотменяемым действием.
На всех экранах города, поверх официальных трансляций, на секунду вспыхнул чужой символ — переплетение старых протоколов и новых шифров. А затем пришло сообщение. Не угроза. Приглашение. Игра. Но правила были… иными.
Больше не «победитель получает все, проигравший стирается». Новый кодекс, разосланный по тайным каналам, гласил: побеждает не тот, кто уничтожит противника. Побеждает тот, кто заставит систему, самого Алгоритм, признать бой… недействительным. Сбой в логике. Аномалию. Невозможный исход, не прописанный в её базе данных.
Это была не атака на стены. Это была атака на саму суть диктатуры — на её незыблемую логику. Первый бой по новым правилам должен был начаться с рассветом следующего цикла. На арену выходили два гладиатора: новичок, пойманный за распространение запрещенных стихов, и ветеран, слепо верный системе.
Но все глаза были прикованы не к ним. Они искали в тенях трибун, в потоках данных, силуэт Призрака. Его возвращение не было атакой. Оно было щелчком выключателя в комнате, где все давно забыли, что свет можно гасить. Игра началась. И ставкой в ней было уже не выживание. Ставкой была сама реальность.
